therese_phil

Изумительный филологический срач полувековой давности (спасибо kritmassa  за наводку). 

Два попутных замечания:

• Любопытно, что лишь один из очных и заочных фигурантов по видимости ушел нетронутым – Ю.Г.Оксман. Действительно коллеги побоялись его тронуть, или рассказчик просто не уделил должного внимания этому ответвлению дискуссии?

• Среди прочего комментатор обращает внимания на следующий выпад В.В.В.: 

И сам Ираклий Луарсабович, и мы все понимаем, что его премия — только предлог нам собраться, наладить связи или возобновить их. Кто же сомневался в том, что Ираклий Луарсабович никакой не исследователь; это всего лишь следователь²². Конечно, и хорошие следователи полезны, но исследователь и следователь — это не одно и то же.

22) Подобное заявление из уст человека, прошедшего арест (Виноградов в 1934 г. был арестован по «делу слави­стов», а с началом войны был выслан), в присутствии Ю. Оксмана, подвергшегося репрессиям в 1937—1946 гг., было, по меньшей мере, рискованным.

Думаю, что рискованность шутки была не в том, что произносил ее быв. лагерник в присутствии другого быв. лагерника, а в том, что следователем был номинирован человек, имевший в прошлом репутацию доносчика (и, как потом выяснилось, статус агента ОГПУ – НКВД). Тем самым подчеркивалась и недопустимость критики им Гуковского (самому Виноградову подпускать шуточки в адрес умершего в тюрьме коллеги как бы «можно», он сам сиделец). «Побелевшие губы» юбиляра знаменуют, как мне кажется, глубину оскорбления бóльшую, нежели можно восчувствовать от упреков в научной легковесности. 

Можно возразить, что стукач и следователь – не одно и то же. Но в инвективной и одновременно иронической реплике-каламбуре эти различия могли быть элиминированы – главным был намек на прикосновенность к органам, ставший более явным в свете предшествующего разговора. А различия в статусе добровольного осведомителя, завербованного агента, оперативного работника или следователя могли в данном контексте отступить на второй план. Припомню в этой связи известную, хотя, видимо, и апокрифическую надпись на двери квартиры Осипа и Лили Бриков: «Вы думаете, здесь живет Брик — исследователь языка? Нет, здесь живет шпик и следователь ЧеКа», – Брик не был ни следователем, ни шпиком, а всего лишь юрисконсультом ВЧК, но для репутации (и для рифмы) оказалась важнее сама причастность к деятельности этого милого учреждения. Кстати, вполне вероятно, что именно к этому стишку отсылал каламбур Виноградова (исследователь / следователь), хорошо знавшего околоформалистский литературный быт. Не мог не знать его и Андроников, некогда ученик Эйхенбаума и студент Института истории искусств.